Несмотря на поздний час, по Порто-Ново все еще расхаживали гуляки. Я был счастлив. Девятнадцатилетний влюбленный парнишка, которому сила тяжести Мауи Заветной в 0,93g казалась еще меньше. Я мог взлететь, если б захотел. В тот момент я мог почти все.
Мы остановились возле уличного лотка и купили по чашке черного кофе и пышке. Неожиданно я кое-что вспомнил.
— А как ты узнала, что я корабельщик?
— Тсс, тихо, друг Марин. Лучше ешь свой скудный завтрак. Когда доберемся до виллы, я приготовлю нормальную еду, и вынужденному посту придет конец.
— Да нет, серьезно. — Я вытер масло с подбородка рукавом уже не совсем чистого арлекинового костюма. — Сегодня утром ты сказала, что сразу же поняла — я с корабля. Почему? Из-за акцента? Из-за одеяния? Мы с Майком видели такие же наряды на других парнях.
Сири засмеялась и отбросила назад свою густую гриву.
— Марин, любовь моя, радуйся, что именно я тебя раскусила. Будь на моем месте дядя Грешэм или кто-нибудь из его друзей, ты попал бы в беду.
— Да? И почему это?
Я взял с прилавка еще одну пышку, и Сири расплатилась. Мы шли сквозь поредевшую толпу. Играла музыка, люди танцевали и радовались, но я начал ощущать усталость.
— Они сепаратисты. Дядя Грешэм недавно держал речь перед Альтингом и призывал сражаться. Он не хочет, чтобы нас поглотила Гегемония, говорит — нужно уничтожить портал, пока портал не уничтожил нас.
— Да? А он не говорил, каким образом собирается это сделать? Я слышал, вам, ребята, не на чем улететь с планеты.
— Увы, в последние пятьдесят лет действительно не на чем. Видишь, какими неразумными иногда бывают сепаратисты.
Я кивнул. Капитан Сингх и советник Холмин проинструктировали команду насчет так называемых сепаратистов Мауи Заветной: «Обыкновенное сборище отсталых и оголтелых патриотов-колонистов. Мы еще и поэтому не спешим, пытаемся развить торговый потенциал этого мира до того, как заработает портал. Не дело, если такая вот деревенщина преждевременно попадет в Великую сеть. И в том числе из-за них мы хотим, чтобы строители и члены экипажа держались от местных подальше».
— А где твой воздушный глиссер?
Площадь быстро пустела. Музыканты убирали на ночь инструменты. На траве и на мостовой прямо среди мусора и погасших фонариков храпели разодетые гуляки. Лишь немногие еще продолжали веселиться — кто-то медленно танцевал под гитару, кто-то распевал песни пьяным голосом. Неожиданно я заметил Майка Ошо — с двумя девицами в обнимку, в пестром шутовском наряде, без маски. Вокруг собралась маленькая толпа, и он учил восторженных, но неумелых поклонников танцевать хору. Стоило кому-то из них споткнуться, и весь хоровод валился на землю. Майк заставлял их подняться на ноги, после чего все со смехом опять принимались неуклюже скакать под его медвежьи завывания.
— Вон там. — Сири показала на глиссеры, припаркованные рядком возле Городского собрания.
Я кивнул и помахал Майку, но он был слишком занят — обнимал своих прекрасных дам — и не заметил меня. Мы с Сири пересекли площадь, но тут кто-то крикнул:
— Корабельщик! Повернись, ты, гегемонский сукин сын.
Я застыл, а потом развернулся на каблуках, сжав кулаки. Но рядом никого не было. С небольшой трибуны спустились шестеро молодчиков и окружили Майка. Предводительствовал высокий и стройный юноша поразительной красоты. Двадцать пять или двадцать шесть лет, на хорошо подогнанный красный шелковый камзол ниспадают золотистые локоны, в правой руке метровый меч — похоже, из закаленной стали.
Майк медленно повернулся. Даже отсюда я видел, как быстро слетел с него хмель — Ошо молниеносно оценивал ситуацию. Девицы, которых он обнимал, захихикали, к ним присоединились и несколько других гуляк — словно услышали что-то забавное. Майк не спешил расставаться с полупьяной улыбкой.
— Вы, сударь, ко мне обращаетесь?
— Да, к тебе, сын гегемонской шлюхи, — прошипел юноша. Его прекрасное лицо исказила злобная усмешка.
— Это Бертоль, — прошептала Сири, — мой двоюродный брат. Младший сын Грешэма.
Я кивнул и выступил вперед из тени здания. Сири схватила меня за руку.
— Вы уже дважды нелестно отозвались о моей матушке, сударь, — небрежно бросил Майк. — Она или я вас чем-нибудь оскорбили? Тогда — тысяча извинений.
И Ошо низко поклонился, кончик шутовского колпака чуть не подмел мостовую. Люди из толпы, собравшейся вокруг него, зааплодировали.
— Меня оскорбляет твое присутствие, гегемонский ублюдок. От твоей толстой туши воняет, ты портишь наш воздух.
Майк в притворном изумлении вздернул брови. Молодой человек в костюме рыбы, стоявший рядом, замахал руками.
— Довольно тебе, Бертоль. Он просто…
— Заткнись, Ферик. Я с этим толстым дерьмоглотом разговариваю, а не с тобой.
— Дерьмоглотом? — повторил Майк все с тем же нарочито изумленным видом. — Я пролетел двести световых лет, чтобы меня тут дерьмоглотом обзывали? Не думаю, что я это заслужил.
Он повернулся, одним изящным движением освободившись от обеих девиц. Я хотел подойти ближе, но Сири крепко держала меня и что-то умоляюще шептала. Я не слушал, отдернул руку. Майк все еще улыбался, все еще изображал дурачка, но его левая рука тянулась к оттопыренному карману.
— Крэг, дай ему свой клинок, — пролаял Бертоль.
Один из его банды бросил Майку меч, рукояткой вперед. Оружие, описав дугу, с лязгом упало на мостовую.
— Ты шутишь, — ответил Майк тихим и совершенно трезвым голосом. — Идиот пустоголовый. Что, правда думаешь, если у тебя в заду свербит и охота покрасоваться перед этой деревенщиной — я тут буду дуэль изображать?